...В деревне, куда обыкновенно приезжают летом отдыхать, Дружинин работал с тем же рвением, как в Петербурге. С девяти часов, тотчас же после утреннего чая, садился он к письменному столу и, усиленно пригибаясь на левый бок, писал вплоть до завтрака, прерываясь на несколько минут, чтобы пройтись по комнате. После завтрака он отдыхал час и снова продолжал писать, пока нас не позовут обедать. Пример такого трудолюбия пристыдил меня за мое бездействие...

Следя, с каким неутомимым усердием писал Дружинин, я постоянно удивлялся его невозмутимому спокойствию; мне никогда не приходилось его видеть в том более или менее возбужденном нервном состоянии, которое свойственно всем пишущим людям. Лицо его, несколько болезненного вида, с маленькими, глубоко запрятанными глазами и коротенькими, тщательно приглаженными усиками, сохраняло неизменно одинаковое выражение. Занимался ли он переводом шекспировской трагедии, сидел ли над критическою статьей, повестью или фельетоном Чернокнижникова, он с одинаковым спокойствием духа исписывал листы ровным, мелким почерком, и всегда почти без помарок. Он писал, казалось, не вследствие настоятельной внутренней потребности, но как бы понукаемый обязательством, долгом, хотя ничего этого, в сущности, не было.

Председатель: Как ваше имя?

Свидетель: Григорьев Яков Григорьевич.

Председатель: Повторяйте за мной слова присяги: «Я, гражданин Советского Союза Яков Григорьев, вызванный в качестве свидетеля по настоящему делу, перед лицом Высокого Суда обещаю и клянусь говорить Суду только правду обо всем, что мне известно по делу».

(Свидетель повторяет слова присяги.)

Вы можете сесть.

Смирнов*: Скажите, пожалуйста, свидетель, в какой деревне вы проживали до войны?

Свидетель: В деревне Кузнецово, Порховского района, Псковской области.

Смирнов: В какой деревне вас застала война?

Свидетель: В деревне Кузнецово.

Смирнов: Существует ли сейчас эта деревня?

Свидетель: Не существует.

Смирнов: Я прошу вас рассказать суду, при каких обстоятельствах произошло уничтожение деревни.

Свидетель: В памятный день 28 октября 1943 г. немецкие солдаты неожиданно напали на нашу деревню и стали творить расправу с мирными жителями, расстреливать, загоняя в дома. В этот день я работал на току со своими двумя сыновьями, Алексеем и Николаем. Неожиданно к нам на ток зашел немецкий солдат и велел следовать за ним. Нас повели через деревню в крайний дом. Я сидел около самого окна и смотрел в окно. Вижу, немецкие солдаты гонят еще большую толпу народа. Я заметил свою жену и маленького своего сына 9 лет. Их сначала подогнали к дому, а потом повели обратно, куда - мне было тогда неизвестно.

Немного погодя входят три немецких автоматчика, и четвертый держит наган в руках. Нам приказали выйти в другую комнату. Поставили к стенке всю толпу 19 человек, в том числе меня и моих двух сыновей, и начали из автоматов стрелять по нас. Я стоял около самой стенки, немного опустившись. После первого выстрела я упал на пол и лежал не шевелясь. Когда расстреляли всех, они ушли из дома. Я пришел в сознание, гляжу - невдалеке от меня лежит мой сын Николай, он лежал ничком и был мертв, а второго сына я сперва не заметил и не знал, убит он или жив. Потом я стал подниматься, освободив ноги от навалившегося на них трупа. В этот момент меня окрикнул мой сын, который остался, в живых.

Смирнов: Окрикнул второй ваш сын?

Свидетель: Второй, а первый лежал убитый невдалеке от меня.

Сынишка крикнул: «Папа, вы живой?»

Смирнов: Он был ранен?

Свидетель: Он был ранен в ногу. Я его успокоил: «Не бойся, сыночек, я тебя не оставлю, как-нибудь уйдем. Я тебя вынесу отсюда». Немного погодя загорелся дом, в котором мы лежали. Тогда я, открыв окно, выбросился из него вместе со своим раненым мальчиком, и мы стали ползти от дома, притаясь, чтобы не заметили немецкие солдаты. Но на пути нашего отхода от дома стояла высокая изгородь, мы не сумели раздвинуть изгородь, а начали ломать ее. В этот момент нас заметили немецкие солдаты и начали по нас стрелять. Я тогда шепнул своему сынишке, чтобы он притаился, а я побегу. Мне его. было не снести, и он побежал немного и, благодаря зарослям, притаился, а я побежал дальше, отвлекая внимание солдат. Немного пробежав, я вскочил в постройку, стоявшую около горящего дома. Посидел там немножко и решил итти дальше. Я убежал в ближайший лес, находящийся неподалеку от нашей деревни, и там переночевал. Наутро я встретил из соседней деревни Алексея Н., который мне сообщил, что мой сын Леша жив, так как он уполз. Потом, на второй день после этого, я встретил из этой деревни Кузнецово мальчика Витю - это был беженец из-под Ленинграда и проживал во время оккупации в нашей деревне... Он тоже чудом спасся, выскочив из огня. Он мне сказал, как происходило дело во второй избе, где были моя жена и мой малый сынишка. Там дело происходило так: немецкие солдаты, загнав людей в избу, отворили в коридор дверь и через порог стали поливать из автомата. Со слов Вити, там горели живые люди, в том числе, по его словам, сгорел заживо мой мальчик Петя девяти лет. Когда Витя выбегал из избы, то видел, что мой Петя еще был жив и сидел под лавкой зажавши ручонками уши.

Смирнов: Сколько лет было самому старшему жителю деревни, уничтоженному немцами?

Григорьев: Сто восемь лет - старуха Артемьева Устинья.

Смирнов: Сколько лет было самому младшему, уничтоженному в деревне?

Григорьев: Четыре месяца.

Смирнов: Сколько всего было уничтожено жителей деревни?

Григорьев: 47 человек.

Смирнов: За что немцами было уничтожено население вашей деревни?

Григорьев: Неизвестно.

Смирнов: А что говорили сами немцы?

Григорьев: Когда немецкий солдат пришел к нам на гумно, мы его спросили: «За что вы нас убиваете?» Он сказал, что знаете ли вы деревню Максимово, - эта деревня по соседству с нашим сельсоветом. Я ответил «да». Он сказал мне, что эта деревня Максимово - капут, и жители - капут, и вам - капут.

Смирнов: А за что капут?

Григорьев: За то, что, мол, у вас спасались партизаны. Но это слово не соответствовало делу, потому что у нас партизан в деревне не бывало и у нас партизанской деятельностью никто не занимался, потому что было некому. В деревне остались старые и малые, и деревня партизан даже не видела.

Смирнов: Много ли взрослых мужчин оставалось в вашей деревне?

Григорьев: Был один 27-летний мужчина, но он был больной, полоумный и параличный, а то были старики и малые, а остальные мужчины были в армии.

Смирнов: Скажите, пожалуйста, свидетель, только ли население вашей деревни постигла такая участь?

Григорьев: Нет, не только. Немецкие солдаты расстреляли в Курышево 43 человека, во Вшивово - 47, в той деревне, в которой я проживаю сейчас, в деревне Павлово - сожгли 23 человека, и в других деревнях, где насчитывалось по нашему сельсовету около 400 человек, уничтожили мирных жителей старых и малых.

Смирнов: Я прошу вас повторить цифру, сколько было уничтожено в вашем сельсовете?

Григорьев: Около четырехсот человек только в одном нашем сельсовете.

Смирнов: Скажите, кто остался в живых из вашей семьи?

Григорьев: Из моей семьи остались в живых только я и мой мальчик. Застрелены в моей семье: жена на шестом месяце беременности, сын Николай 16 лет, сын Петя 9 лет и невестка, жена брата, с двумя ребятами - Сашей и Тоней.

Смирнов: Я не имею больше вопросов, господин председатель.

Председатель: Кто-нибудь из других обвинителей хочет задать вопросы свидетелю? (Молчание.) Кто-нибудь из защитников хочет задать вопросы свидетелю? (Молчание.) Свидетель может идти.

* Л. Н. Смирнов - помощник главного обвинителя от СССР на Нюрнбергском процессе.

Маленькое предупреждение. Составитель известного Этимологического словаря русского языка А. Преображенский, приводя в своем словаре примеры на употребление какого-либо слова в народе, застенчиво оговаривался:

«...Считаю своим долгом объяснить, что, м.б., слишком часто пользуюсь говором села Заулье Севского уезда Орловской губернии, где я родился и провел детство; надеюсь, снисходительный читатель простит мне это невольное пристрастие».

Столь милое проявление скромности крупного филолога позволяет и мне надеяться на такое же снисхождение. Я уже ссылался, и впредь не однажды сошлюсь, на топонимию крошечного, но очень мне дорогого клочка русской земли - бывшей Михайловской волости Великолуцкого уезда Псковской губернии.

Там, в чудесных древле обжитых местах, я жил в детстве и юности. Там каждое озерко-глушанек, каждая деревнюшка знакомы и памятны мне куда больше, чем свои пять пальцев (не знаю, как вы, а я эти «мои пальцы» представляю себе довольно смутно!). Ничего странного, что их имена приходят мне на ум, как только я начинаю размышлять о топонимике.

Да я в этом и не вижу ничего предосудительного. Многие свойства морской воды проявляются в любой ее пригоршне, где бы вы пригоршню ни зачерпнули. И в нашем вопросе существуют закономерности, которые можно наблюсти одинаково на Псковщине и под Ярославлем, возле Смоленска или в Подмосковье. Я не сказал - все свойства: некоторые. Я не сказал - в любом месте: почти в любом.